— Да нет, конечно, верю, — неожиданно смягчился Род. — Разве хоть когда-нибудь я сомневался в твоих словах? Но неужели материнство настолько отличается от отцовства?

— Думаю, да, мой господин, хотя, как ты был только отцом, так и я была только матерью. Видишь ли, это не знание, это ощущение — когда твое собственное тело рождает новую жизнь, это и тебя приближает к другому миру. Да, это один из источников моего неожиданного благочестия, как ты это назвал. Но очень скоро появится и другой, — Гвендолен повернулась к мужу, нашла его Руки и посмотрела ему прямо в глаза, — Знай, мой господин, что один из наших мальчиков вот-вот окунется в жаркий водоворот юности, а за ним по пятам — и дочь, ибо женщины вступают на эту дорогу раньше мужчин.

— Взросление. Да-да, я знаю, — кивнул Род, погрустнев лицом. — Это случается со всеми, и этого никак не избежать, милая.

— В том-то и дело, и приближение этого еще сильнее напоминает мне обо всех мирских опасностях, подстерегающих наших детей, наши сокровища, — и заставляет думать обо всем, чем я смогу оградить их.

— В том числе о Церкви и ее учении? — негромко спросил Род.

Гвен собралась было ответить, но тут у них за спиной скрипнула дверь. Из своей комнаты вышел сонно моргающий Грегори, жмурясь от света. Гвен скользнула к нему с бессловным ласковым вздохом, прижала к себе:

— Что стряслось, радость моя? Плохой сон?

— Нет, мама, — ответил Грегори. — Мне вообще не спится.

— Не спится? — нахмурился Род. — А в чем дело? Ты боишься за этих монахов?

Малыш кивнул.

— Не волнуйся, сынок, — Род положил руку сыну на плечо. — У них крепкий дом, и у них есть щиты. С ними все будет в порядке.

— Я не из-за этого, папа, — прошептал Грегори.

— А из-за чего? — тревожно спросила Гвен. Грегори посмотрел на нее большущими глазами.

— Мне к ним хочется, мама… и я подумал, что, может быть, я вырасту и стану монахом.

Род застыл от потрясения, почувствовав, как по спине побежали ледяные мурашки.

— Истинно говорю тебе, брат Альфонсо! Власть — не мое призвание!

Брат Альфонсо нетерпеливо шевельнул тубами.

— Если бы власть была не вашим призванием, вы не были бы аббатом.

Аббат пристально посмотрел на Альфонсо, потом, поджав губы, отвел взгляд.

Брат Альфонсо позволил себе усмехнуться.

— И все-таки, милорд, я говорю не о власти, а о справедливости. Вы поступили правильно и мудро.

Нахмурив лоб, аббат погрузился в задумчивость.

— Я не моту не мучиться сомнениями. Все-таки епископ Римский — Петров наследник.

— Действительно, в том, что он — духовный владыка Рима. Но вот унаследовал ли он ключи от Царствия Небесного? Здесь есть место сомнениям.

— Сомневаться — грех, — голосу аббата не хватало убедительности.

— Тогда — поставить под вопрос, — все так же нетерпеливо пожал плечами брат Альфонсо. — Подумайте только, милорд, — когда Папа считается непогрешимым?

— Только когда он говорит ex cathedra,[1]— ответил аббат заученной фразой.

— А что означает ex cathedra? Не то ли, что Папа обсудил этот вопрос на коллегии, со всеми своими кардиналами и епископами?

Аббат промолчал.

— Тогда это коллегия непогрешима, а не Папа, — не унимался брат Альфонсо. — Но вручал ли Христос ключи коллегии? Нет!

— Есть ответы и на этот вопрос, — пробормотал аббат.

— Само собой, я слышал их, и лучший из них — что Папа не раз говорил ex cathedra, противореча мнению коллегии. Но зачем же тогда собирать совет?

— Как зачем? Чтобы он мот выслушать все разумные доводы и как следует обдумать все, прежде чем объявить свое решение.

— Вот как! Неужели этот ответ вас устраивает?

— Что же с того? — пробормотал аббат. — Только то, что я обязан искать ответ и дальше.

— И никогда не найдете его, — заявил брат Альфонсо со мстительным удовлетворением. — Однако же есть и более насущные вопросы, о действиях, которые необходимо предпринять.

— В самом деле? — аббат хмуро покосился на него. — Зачем?

— Как зачем? Король постоянно ищет все большей власти и кончит тем, что попытается править и Церковью!

— Это не король, это королева, — проворчал аббат.

— А он — размазня у нее под каблуком! Вспомните ее поступки — в свое время она пыталась назначать приходских священников!

— Она отступилась от этого, — напомнил аббат.

— Да ну? А если она снова возьмется за старое? Теперь, когда у короля в каждом городе стоит гарнизон, и даже самые могущественные лорды не перечат ему из страха перед его армией? О нет, мой повелитель! Если вы и обуздаете этого заносчивого и надменного владыку, так только сейчас, пока его власть не укрепилась окончательно!

Аббат молчал, глядя в окно на лужайку.

— Папа не может ни знать об этом, ни полностью осознавать важности этого, — напомнил ему брат Альфонсо.

Аббат неторопливо кивнул.

— Да, в этом ты прав. И провозгласив об этом, я поступил верно.

Брат Альфонсо облегченно вздохнул у него за спиной.

* * *

— Я не то чтобы против того, что малыш хочет стать монахом, если это сделает его счастливым… — Род поднял голову и подставил лицо ветерку. Через несколько минут он сообразил, что Фесс так и не ответил на его слова; единственным звуком в ушах был только стук копыт.

— Ты мне не веришь…

— А ты сам-то веришь, Род?

— Ну ладно, ладно! Да, я не хочу, чтобы парень стал священником! Хотя, разумеется, если это естественный путь развития его личности, ему придется стать священником!

— То есть ты не веришь в то, что это — его призвание, — сделал вывод Фесс.

— Нет, черт подери, не верю! Я думаю, что ему просто заморочили голову эти хитрые священники, постоянно налегающие на то, что монашество — самое добродетельное занятие!

— Конечно, они будут говорить так — ведь это их занятие.

— Само собой, но они не имеют никакого права навязывать свою точку зрения всем остальным, — огрызнулся Род. — А как раз это и случится, если Греймарийская Церковь сочтет себя превыше всего.

— Как же может быть иначе? В средневековом обществе клирики составляли Первое Сословие.

— Наиважнейшее и наилучшее, — с горечью поджал губы Род. — Как жаль, что Папа не может узнать об этом.